Глава семнадцатая,
в которой создатель последний раз
вспоминает прошлогодний разговор
Многочасовой полет и
нескончаемая дискуссия соседей не могли не ввергать его время от времени в
полудремотное состояние. Ему снова и снова вспоминался весьма пожилой господин:
– У меня музыка неведомым образом часто порождает в сознании
яркие и очень конкретные зрительные образы. Иногда
они в точности соответствуют тому, о чем музыка, а иногда решительно ничего не
имеют общего. Есть один отягчающий, если можно так выразиться, момент, если
речь о песнях – текст. Он, ясное дело, многое навязывает. Но песня может быть и на непонятном языке, как в случае с той же Сезарией Эворой. Не знаю, известна ли вам "Les hommes qui passent", что пела когда-то Патрисия Каас. Даже если вижу
клип на эту песню, у меня она ярко и однозначно
ассоциируется с буйством вешних вод, вижу землю, освобождающуюся от снега и согреваемую солнцем. Или другой пример: Белинда Карлайл в "Ma Jeunesse Fout L'Camp"
просто рассказывает о днях своей юности, но по мне это абсолютно русская песня
по своему звучанию. И вижу я русскую зиму, тройки, стоящие на лесной поляне,
цыганскую многокрасочнось, и слышу такое истинно
русское томление души, хотя, что это такое, не знаю! Наверное, вот это самое,
что есть в звучании голоса Белинды, в ее интонациях!.
– А вы живые русские
тройки когда-нибудь видели, – спросил комиссар.
– Нет, только на
картинах да на экране. А с вами бывает подобное?
– У меня сильные эмоции и зрительные
восприятия вызывает, как правило, классическая музыка,
легкая, эстрадная реже, – в раздумье сказала дама. – Например, когда я слушаю
Дебюсси "Послеполуденный отдых фавна", я вижу почему-то всегда пустыню,
раскаленное солнце, все цвета стёрты, белая разогретая солнцем пустыня, и
словно чувствую запах песка и вижу лежащего фавна,
изнывающего от жары. Когда сама лежу на песке у моря, а я это очень люблю, мне
всегда приходит в голову эта музыка. А "Ma Jeunesse Fout
L'Camp" я знаю, но только в исполнении Франсуаз Арди. И, признаться,
даже не хотела бы слышать ее ни в чьем другом исполнении. И дело не в том,
хорошо или плохо Белинда или кто-нибудь еще
рассказывает о том же самом. Просто у меня с отдельными песнями часто
связываются глубоко личные переживания. Вот и эта песня. Она для меня не просто
одна из любимых песен всех времен и народов, и она любима не сама по себе, а
обязательно в связи с Франсуаз, именно ее голосом, ее
манерой исполнения.
– Мне часто хочется
вообще не знать доподлинно, о чем поет исполнитель, – продолжал весьма пожилой
господин. – Иногда я играю с песней так, что на основе опорных слов и фраз фантазирую себе свой собственный сюжет всей
песни! Т.е. это что-то даже большее, нежели ассоциации. И поскольку фантазирую
совершенно неконтролируемо, бессознательно, сюжеты всегда оказываются мне
интересными. Так к изначальному обаянию музыки прибавляется еще что-то
эфемерное.
– Просто для вас музыка важнее поэзии.
– Да, я могу осознавать,
что поэт нашел яркий образ или что-то там в этом роде, но сам такой факт не
вызывает эмоций, наверное мешает склад мышления – ярко выраженный
абстрактно-логический. Я просто не в силах не подвергать поэтические тексты
логическому анализу, и это губит все мое
восприятие поэзии. А музыку я не могу членить и анализировать. Так мне
думается, хотя механизм тут может быть и
какой-нибудь еще. А вот еще, что интересно... Содержание зрительных
ассоциации у меня связано и с языком исполнения
песни. Редко, но бывают чистейшие в этом отношении случаи. Абсолютно идентичные
исполнения во всех отношениях, кроме языка. Испанский и
французский. Вот уж воистину прав был Карл Пятый – испанский язык для того,
чтобы разговаривать с Богом.
– А я слышала, что для
этого лучше всего годится ваш итальянский, – улыбнулась дама.
– А я слышал, – сказал комиссар, – что
испанский для того, чтобы разговаривать с женщинами.
– Нет, для разговоров с женщинами – французский.
– Французский для
дипломатии.
– А
русский для томления души.
– А китайский?
– А английский для
бизнеса, – подхватил весьма пожилой господин. – И, к слову, английский язык в
этом отношении для меня совершенно – как бы это сказать?.. Ну, никогда не
порождают песни, исполняемые по-английски, таких ярких и
конкретных зрительных ассоциаций, как это бывает при исполнении на романских
языках.
– В рок-музыке любой
другой язык, кроме английского, – сказал комиссар, –
звучит как что-то инородное.
– Любопытно, – задумалась
дама, – а могла ли рок-музыка развиться на ином, нежели английский,
вокале?
– И фокус лично моего
случая в том, – продолжал весьма пожилой господин, – что знать язык песни даже
вредно: знание текста как раз препятствует возникновению тех ассоциаций, про
которые я говорю, что складываются они непостижимым образом. Ну, не о Боге в
буквальном смысле я говорю здесь. Те песни, которые я имею ввиду,
порождают у меня ощущение прикосновения к чему-то,
лежащему за пределами этого нашего мира, ощущение видения чего-то там.
– Просто музыка
ввергает в измененное состояние сознания. Ну, пусть не ввергает, но хотя бы
сдвигает.
– И испанская фонетика
на меня оказывает такое вот специфическое воздействие. Конечно, не на каждом
шагу, в редких случаях, но в сравнении со звучаниями других языков именно так.
Полет близился к
концу.
– Интересно, а язык нигадяефф для чего? – подумалось ему.