Глава четвертая,
в которой создатель занимается служебными
делами.
Если
бы не возможность впаривать покупателям бесконечные необычайные прибамбасы к плитам,
холодильникам, стиральным машинам, пылесосам и всему такому прочему, что
называется бытовой техникой, нужды в самой этой технике, возможно, давно бы уже
не было: хранить дома запасы продуктов питания и самому что-то готовить давно
уже перестало быть даже блажью, не то чтобы необходимостью, а прогресс
нанотехнологий в производстве материалов для самых разных назначений уже
оставлял в прошлом даже такие явления, как пыль и грязь с их физико-химической
природой. Всякий же раз, когда создателю случалось оказываться среди обилия
этих агрегатов, он думал одно и то же:
– Как так сложилось,
что рефрижератор это то, что
транспортное, промышленное, а на кухне холодильник. И почему пылесос, а не какой-нибудь там вакуумный клинер.
И машина стиральная, а не как-нибудь
по-другому. Как так получилось? И почему не холодильная
машина и не стиральник?
Сегодня ко всему этому
в его голову пришел еще и вопрос: почему необычайный прибамбас именно к измерителю, а не к измерятелю впарили ему вчера в лондонском ICAN’е?
Бороться за чистоту
родного языка давно уже считалось пережитком прошлого. Нет, о том, чтобы
целенаправленно вытеснять из употребления все языки, кроме фактического языка
межнационального общения, никто вслух не помышлял. Но никто не был уверен, что
в скором будущем политкорректным языком всеобщего общения не будет признан язык
нигадяефф. Кстати и говорить о языке, как языке
именно межнационального общения,
считалось неполиткорректным. Всеобщего общения! Никаких усилий по сохранению
национальных языков Террапарламент предпринимать не желал принципиально, а
человек, безукоризненно изъясняющийся на родном языке, уже везде смотрелся белой
вороной.
Он не был пуристом, но
все же любил чистую родную речь. Старался, если можно, обходиться без
англицизмов, особенно недавно вошедших в речь. Но был один англицизм, который
он с удовольствием употреблял в своей речи. Слово звук своим звучанием ассоциировалось у него с ударом какого-нибудь
тупого предмета по чему-нибудь еще более тупому. Например, обухом топора по
пню. А произнесенное как зву-у-ук, напоминало «У-у-у, ты
какая!» Другое дело саунд.
Широко, глубоко, объемно, светло. Звук
оркестра? Нет, саунд!
Трудно, правда, с множественным числом. Впрочем, звучание звучит вполне звонко. Звучание
оркестра!
Ему снова вспомнился
прошлогодний разговор.
– Пусть это прозвучит
непатриотично… – сказал весьма пожилой господин.
– Как? – не сообразил
сразу комиссар.
– Именно так: не-пат-ри-о-тич-но!
– А-а-а.
– Так вот, пусть это и
не патриотично, но язык этой страны мне представляется самым красивым на земле.
Даже красивее моего родного. Ну, не будь, конечно, итальянский моим родным,
воспринимай я его также как французский – как иностранный, возможно я и
согласился бы, что он самый музыкальный, но вот так, как есть, безусловно –
французский самый красивый! Да. Вкусный, я так скажу! Нежный,
сладкий, но без приторности.
– Наверное я с вами соглашусь, что
итальянский острее на вкус, –неуверенно произнесла
дама.
– А что, это вполне
может быть обусловлено объективным свойством: во французском
пятнадцать гласных, между ними плавные
переходы, а в итальянском пять, ну, или семь, если угодно быть скрупулезно
точным…
По той же причине, по
какой создатель недолюбливал слово звук,
он недолюбливал слово шоппинг.
Это слово было из числа самых первых, осваиваемых ребенком, тех слов, правильно
выговаривать которые ребенок научался прежде всего. Ну, и что? От этого
фонетика слова не переставала вызывать у него ассоциации с ползущей змеей,
выстрелом и ударом бича одновременно. В некоторых языках слово суббота – неофициально, но фактически –
заменилось на производное от шоппинг. Понять смысл каламбуров
там возможно было только тем, для кого те языки были родными, ну, или кто
изучил их очень глубоко. В русском языке слово шоппинг никаких
революций не совершило, но в лексиконе многих заменилось на производное от
исконно русского корня. Еще в ту пору, когда культура шоппига только укоренялась в поведенческом стереотипе
людей, борцы с англицизмами предлагали говорить покупник. Феминистки, правда,
были недовольны: откуда, мол, известно, что это слово обязательно должно быть
мужского рода? Они требовали говорить покупница. Эти споры прекратились, когда с легкой руки
безвестного – разумеется! – остряка
стали говорить задничник.
Против этого слова он не возражал. Феминистки тоже.
А в последнее время
социолого-филологическая мысль стала указывать, что шоппинг
прагматиков, правильнее было бы называть жадничником. Мысль же
простонародная шла в несколько ином направлении: в речи стало появляться
выражение ходить по ягоды, а всё,
накупленное на задничнике, стало все чаще и чаще
называться ягодами…
А по воскресеньям –
хочешь, не хочешь – приходилось предаваться раздумчику и осмыленничнику: раздумывать, что это я такое вчера купил, и
осмысливать, зачем я это купил…
Секретности в
испытаниях в строгом смысле слова не было, но для максимально возможной чистоты
испытания было бы лучше, чтобы о дне начала испытаний знало как можно меньше
людей. Поэтому попасть в торговый корпус каждое кибернетическое существо должно
было в одиночку под видом обыкновенного покупателя. Чтобы выглядеть как
обыкновенный человек, достаточно было не одевать униформу. Ее предстояло надеть
уже на служебной территории торгового корпуса. В назначенный час он должен был
встретить партию в холле перед кабинетом директора торгового комплекса и ввести
в кабинет. Дело совсем несложное. Ну, может быть, придется ответить на
какие-нибудь мелкие вопросы. С этим директором ему пришлось иметь дело, когда
решалось, где проводить испытания, и теперь он мечтал только об одном – чтобы этот зануда не стал вновь разводить
словеса по разным пустякам.
– Проходите! – он
открыл дверь просторного кабинета и пропустил живописную группу из дюжины молодых
субъектов – “парней” и “девушек”. Имен у них не было, только ПТП-ТС и
порядковый номер. Имена им придумают здесь, и можно не сомневаться, они будут
уникальными и, если не красивыми, то уж звучными точно.
– Входите, входите! –
радушно приговаривал хозяин кабинета.
На стене-экране в
кабинете директора что-то говорила очаровательная девушка. Говорила она на фоне
Эйфелевой башни, обвитой лентой, на двух витках которой было написано все то
же. При этом девушка делала почему-то огромные глаза. Поворот головы в сторону
свидетельствовал, что глаза были огромными не от испуга, а от удивления.
– Хорошо придумали! –
ехидно воскликнул он, отключая звук. Кто и что придумал, осталось без пояснения.
Кибернетические
существа весьма живописно заполнили пространство кабинета. Среди них не было
двух в одинаковой униформе. И платья “девушек”, и костюмы “парней”– все могло
иметь детали любого цвета (кроме кофе с молоком), казалось, что никакой системы
в этом не было, но по многоцветью всякий безошибочно распознал бы в любом из
них причастного к функционированию «Техники – силищи».
– Располагайтесь! –
директор рукой показал на стулья.
Однако прежде чем сесть,
существа вдруг начали какое-то подобие броуновского движения в выборе места,
где усесться. Это смутило хозяина, но движение продолжалось не более трех
секунд, а когда они замерли на свих
местах, он мгновенно узрел закономерность в том, как они отреагировали на
предложение расположиться. Их одежды своими цветами образовали подобие радуги,
вернее намек на нее – от преобладания
красного у крайнего слева, до преобладания
фиолетового у крайнего справа.
Директор продолжал
всматриваться в группу и быстро заметил, что не только цвета одежд субъектов
демонстрировали закономерность. Формы деталей одежд напомнили ему
геометрический раздел тестов на IQ. Он с гордостью подумал, что его айкью может спать спокойно.
– Ваша идея, или они сами это придумали? –
обратился он к создателю кибернетических существ. Создатель предпочел
промолчать, не желая в тысяча первый раз констатировать, что кибернетические
существа до сих пор не способны что-то сами придумывать, но только извлекать из
бездонной коллективной памяти то, что туда так или иначе когда-то было заложено
биологическими существами. – Ценю вашу шутку. – Создатель сел сбоку от стола
владельца кабинета.
С минуту в кабинете
стояла тишина и отсутствовало всякое движение, если не считать движения на стене-экране.
Там парижскую Эйфелеву сменила барселонская Акбар. Тоже обвитая
лентой.
El comercio no es ni un arte mayor ni un arte menor.
No es arte.
Молодой человек пожимал плечами и движением рук в стороны выражал
полное непонимание чего-то.
– Удивительно, –
сказал директор – мне кажется, что вот
этого я недавно где-то видел. Он не мог быть вчера в министерстве торговли?
– Нет, он там не был –
ответил создатель. – Странная особенность их внешности: всем кажется, что их
недавно где-то видели. – Он там был: как раз вчера его там демонстрировали как
образец. Наверняка этот экземпляр первым получит имя собственное.
– У них лица типические.
– Это хорошо или плохо?
– Для шпиков, наверное,
хорошо. Для холодных прагматичных торгашей тоже сошло бы, а для продавцов
художников своего дела это, наверное, плохо. Им нужны запоминающиеся лица!
Чтобы покупатель хотел снова и снова видеть именно это лицо, чтобы снова и
снова приходить именно в наш супер-пупер!
Создатель этих кибернетических
существ подумал, что прагматичные торгаши ИКАН’а тоже отнюдь не прочь, чтобы
покупатель снова и снова приходил именно в их пупер-супер. Но там не думают, что покупателю
всенепременно хочется вновь и вновь видеть именно ту рожу, что в прошлый раз
впарила им что-то такое – ах, какое необычайное. Они думают, скорее наоборот.
Но вслух он всего этого, естественно, не произнес, и совершенно закономерно
подумал, что их достаточно лишь переодеть в униформу цвета кофе с молоком в
пропорции один к одному, а в эти наряды
можно было бы засунуть субъектов с лицами клоунов.
– Но ваш президентский
совет видел их и принципиальных претензий к лицам не высказал. Мелкие же
замечания были устранены, – ответил он, с трудом скрывая раздражение. Ему вдруг
захотелось измерить уровень своей усталости.
– Да знаю я, знаю, –
успокоил директор, – я просто высказываю свое скромное мнение. Скро-о-омненькое такое. Анекдот слышали? – обратился он к
кибернетическим существам и рассказал бородатую байку.
– От вас не слышали, –
ответил один из испытуемых.
– ПТП-ТС не слушатель анекдотов, – сказало
другое существо, – ПТП-ТС рассказчик анекдотов.
Возможно, директор
хотел посмотреть, будет ли реакция на одинаковую информацию одной и той же у
всех этих искусственных созданий. Не должна была – создатель справедливо
полагал, что из-за различного положения в физическом пространстве
воспринимающих субъектов, воспринимаемая ими информация об окружающем мире заведомо
не может быть абсолютно одинаковой для всех. Это было основанием для более
прогрессивного инженерного решения, чем прежнее, применявшееся для подобных
ситуаций, когда совершалось обращение к генератору случайных чисел для выбора
из веера допустимых реакций.
– Да, – подумал
создатель, – есть, что еще дорабатывать, и конца края этому не видно. – Ладно
уж способность к самостоятельному генерированию юмора – она, в отличие от
способности распознавать юморные ситуации, худо-бедно
поддающейся имитированию, так до сих пор и оставалась неподвластной инженерам
кибернетических душ. Но второй вариант реакции его не удовлетворил, так как человек
с пристальным взглядом вполне мог заподозрить истинную природу такого собеседника.
Директора, как это ни удивительно, не смутили оба ответа.
Когда группа покидала
кабинет директора комплекса, на стене-экране красовалась Дубай, обвитая лентой,
одним концом цеплявшейся за шпиль, и на двух витках которой арабской вязью было
что-то написано.
Больше измерять уровень своей усталости
создателю не хотелось, хотя ему предстояло передать еще две такие же группы на
испытание в других торговых корпусах, специализированных на иных товарных
группах. А в конце дня проделать все то же самое в торговом комплексе на
противоположном краю города, где, по уверениям социологов, покупательский
контингент имел какие-то особенности. Утверждениям социологов полагалось
верить. Они знают, для чего делают свои утверждения. Даже если социологи
заблуждаются, те, в отношении кого они делали свои заключения, обязаны
стараться этим заключениям соответствовать. А если кто не ведает о каких-то
заключениях социологов, тем помогают им соответствовать. Совершенно не
навязчиво, по принципу, каким исстари руководствовались швейцары: клиент не
должен замечать, как его раздевают.