Глава вторая,

в которой создатель первый раз вспоминает прошлогодний разговор.

 

      Ему вспомнился разговор, который завязался в их случайной компании прошлым летом на террасе ресторана над Дордонью в той части Перигора, где редкий холм возвышается без замка на своей вершине. К тому разговору подтолкнуло услышанное краем уха от милой парочки за соседним столиком – девчушки лет двенадцати и ее бабушки, обсуждавших начало тогдашнего отборочного цикла. Слушая их, невозможно было верить своим глазам, что собеседницы не были ровесницами, что не было между ними двух, если не трех поколений. Так одинаково живо, так одинаково увлеченно судачили они о тогдашних претендентах, о мужественных лицах у одних, и миловидных у других – естественно, младшая предпочитала миловидных, старшая – мужественных. С каким удовлетворением они говорили об интеллектуальном уровне авторов, находчиво  справлявшихся с требованием, чтобы песни имели уникальные названия. На языке межнационального общения они должны быть уникальными. Ночь, Луна, Я люблю, Нежность – такие названия давно уже не присваивались песням. Не то чтобы это было запрещено, но песни с такими названиями нельзя было исполнять на конкурсах, они не могли соревноваться за места в хит-парадах. А чтобы придумать уникальное название для песни, обязательно соответствующее содержанию, текст-криэйтерам приходилось уже использовать до семи слов!

      Их собственная беседа тогда-то и перешла от обмена впечатлениями о музее средневековых войн к музыке.    

      – Давайте будем чуть более справедливыми к сегодняшним поколениям, – бесстрастно сказал комиссар, высокий и прямой человек с впалыми глазами, сверкавшими огненными искорками. – Во все времена люди слушали современные творения значительно чаще, чем то, что отошло в прошлое даже на одно-два десятилетия!

      – Не в справедливости дело, – страстно ответил весьма пожилой господин. – Что современное слушают чаще, чем отошедшее в прошлое, совершенно естественно, и чем дальше в прошлое, тем реже, в этом беды никакой нет. Сегодняшние поколения людей в справедливом к себе отношении не нуждается. Уж чего-чего, а справедливости нынче столько, что иной раз и поубавить не грех было бы.

      –  Поубавить справедливости? Оригинальная мысль!

      – Пусть оригинальная, не об этом речь. Сегодняшние поколения нуждаются в сострадании. И помощи, если это только возможно. Они обокрадены предшественниками, которые лишили их духовных богатств прошлых времен.

      –  Каких именно предшественников вы имеете ввиду?

      – Если вы имеете ввиду имена, пароли, явки, то ничего такого я вам, естественно, не назову. А вот какие это предшествующие поколения – да обкраденными в этом смысле были уже бабки и деды вот этой самой бабки. Да что бабки, что деды. И ведь как ловко это делается! Ну, в самом деле, ни в коем случае нельзя сказать, что доступа к этим самым богатствам нет. Ни в коем случае! Сейчас вообще невозможно такое, чтобы доступа к чему-либо не было бы. Абсолютная свобода доступа к всему, что только можно измыслить. Не о коммерческих, понятно, секретах речь, или личных конфиденциальных сведениях, хотя с этими биочипами, что внутри каждого из нас, конфиденциальность  личных сведений, сами понимаете, стала вещью весьма сомнительной! Но люди в огромном своем большинстве просто не подозревают о самом существовании этих культурных – не только музыкальных, понятное дело – богатств, так как им об этом не говорят, не подсказывают. Поисковые систему за ручку приводят ищущего к совсем другим вещам, за версту обходя то, что я имею ввиду. А на те богатства еще и  всякие убийственные ярлыки навешиваются. Да что навешиваются! Сто лет как навешаны, уже и выцвести успели. Знаете,  во времена прапрадедов этих подростков было такое замечательное словечко – отстой. Не слышали?

      – Едва ли легкую музыку можно отнести к таким областям, незнание которых, по общепринятым меркам, является недостатком или позором, – тихо произнесла, как бы разговаривая сама с собой, дама. – То, что люди не хотят слушать музыку, которая старше их, на мой взгляд, совсем не страшно, Даже если человек вообще индифферентен к музыке, а такие встречаются, это не беда. Но когда люди вообще никакого понятия не имеют о том, кто такие Моцарт или Чайковский, это уже прискорбно. Даже просто для общей эрудиции надо знать хотя бы несколько всемирно известных в прошлом художников, композиторов, литераторов.

      – Знание или незнание – в данном случае не вполне те слова, – продолжал весьма пожилой господин. – Большинство людей все-таки в музыке нуждаются. И среди них большинство ограничивается музыкой, никак не относящейся к академической классической. Это факт, и его не отменить. И пусть даже только в этих рамках, но незнание наследия прошлых времен не то, чтобы страшно, а, я бы сказал, как-то бесхозяйственно. Ну, создали творцы сегодня гениальную вещь. Замечательно! Наслаждаемся. Завтра создадут еще одну. И что, забыть про вчерашнюю? А не лучше ли далее наслаждаться двумя гениальными вещами.

      – Творцы до сих пор создают гениальные вещи? – усмехнулась дама.

      – Богатства искусства перестали накапливаться. Разумеется, не все выдерживает проверку временем.

      –  Проверку временем выдержала музыка Бетховена, Рахманинова. А остальное рано или поздно покрывается все более и более толстым слоем пыли. Искусство – это великие мастера античности, эпохи Возрождения, венские классики, литература серебряного века – это только хаотичные примеры, вырванные из контекста.

      – Я согласен с каждым вашим словом, тут и спорить-то никто не имеет права. Даже готов развивать каждую вашу мысли. Но никакие идеалы недостижимы, и предлагать соответствовать критериям античности или Возрождения в случае, когда мы говорим о легкой музыке… Надеюсь, Вы не отказываете ей в праве тоже считаться искусством?

      –  Не отказываю. И понятие даже такое есть – массовое искусство. Но забудут всех этих сегодняшних гигазвезд, быстрее чем когда-то забыли и Халидея, и Фармер, и Пугачеву, или вот хотя бы пример – ваш соотечественник Челентано, и многих-многих других. А уж какими мегазвездами те были! Даже Пиаф. Да и что так далеко в прошлое ходить? Кто помнит первого победителя Терравидения?

      – Если по гамбургскому счету, то вы, мадам, безусловно правы.  Но в повседневной жизни гамбургский счет не применяется, а какой-то счет все-таки нужен. Мы с вами не станем доказывать ни друг другу, ни кому бы то ни было, объективную ценность классической академической музыки. Эта музыка в адвокатах давно не нуждается, если нуждалась вообще когда-либо. Но если бы все-таки кто-нибудь попросил бы таких доказательств, они были бы представлены. Не нами с Вами, есть люди гораздо умнее нас. И доказательствами служили бы вовсе не какие-то там опросы общественного мнения, статистические данные о продажах записей, билетов на концерты и все такое прочее. Музыка же не классическая академическая, а легкая, эстрадная в адвокатах нуждается. Она есть, этот факт не отменить, но нередок взгляд на нее, как на что-то не совсем полноценное, взгляд, высказываемый то резче, то мягче. И обращаются с этой музыкой в целом не с тем уважением, какого она в действительности заслуживает, а стоило бы разобраться, что в легкой музыке заслуживает большего уважения, а что меньшего, а что-то, может быть, и вовсе не имеет права на существование. Вообще существует музыка, которая вне времени. Вы, мадам, может быть, станете настаивать, что это только классическая академическая…

     –   Настаивать я не стану, я вообще не любительница на чем-либо настаивать.

      – А я так прямо утверждаю, что и в легком жанре есть музыка на все времена. Неаполитанские песни, например, все эти "Вернись в Сорренто", "Санта Лючия", "Скажите, девушки, подружке вашей".

      – Да, они входят в репертуар многих классических вокалистов, часто солистов оперы.

      – А знаете ли, когда они были сочинены?

      – В середине 19-го начале 20-го веков.

      – А знаете, что одна такая эстрадная песня однажды была гимном моей страны?

      – Эстрадная песенка в качестве гимна страны? – удивился комиссар.

      – А вы не улыбайтесь, вы вот что послушайте. Это было в 1920 году, как сейчас помню, в Бельгии. Проходили в тот год Олимпийские игры, седьмые по счету, если память мне не изменяет. И вот случилось победить моему соотечественнику. Надо в его честь играть гимн нашей страны, а нот в оркестре – уж не могу знать, как такое могло случиться, но вот случилось – так вот, нот у музыкантов под руками не оказалось. Мягко сказать – конфуз... Уж не знаю, что там было бы в международном, так сказать, плане, м-да, но что-то надо было делать! И знаете, как дирижер вышел из положения? Он дал музыкантам команду играть "O sole mio"! И представляете, стадион стоя, как полагается при исполнении национальных гимнов, слушал эту эстрадную мелодию! И как же радостно было мне стоять вместе со всеми! И на душе у меня такое было, ну, я даже не знаю, как выразить! В России в таких случаях говорят: светлое Христово Воскресенье на душе!

      –  А в каком виде победил тогда ваш соотечественник? – спросил комиссар.

      – В каком виде победил, спрашиваете? – смутился весьма пожилой итальянец, – Да разве ж в том дело, прыгнул ли он выше всех, пробежал ли быстрее всех, или, скажем поднял больше всех? Не помню уже, слишком давно это было.

      –  Да уж,  – рассмеялась дама, – вы выглядите много моложе своих лет.

      – Вы мне другое скажите: существуют ли теперь или нет вечнозеленые мелодии? Мелодии на все времена? Музыка вне времени, как я это называю. Эх, да понимаете ли вы вообще, о чем я?

      –  Ну, почему же? Песни века, – сказала дама и напела – Besame, besame mucho…

      – Yesterday, – добавил комиссар, – all my troubles seemed so far away…

      – Да-да! – сказал весьма пожилой господин – La cumparsita, Tombe la neige, La boheme. Между прочим, в 2000 году "Эхо Москвы" опрашивало своих слушателей. В тот год вообще кто только не опрашивал слушателей, какую песню ХХ века вы считаете самой лучшей. Так вот, эта радиостанция устроила что-то вроде олимпийской системы – предлагались пары песен, и слушатели голосовали за одну из них. "Tombe la neige" соревновалась с "Yesterday" и получила больше голосов.

      – Вы, похоже, сильно неравнодушны к Tombe la neige

      – Это правда, неравнодушен. Я думаю, что если бы Tombe la neige была бы сочинена не в 1963 году, а в 1863, она несомненно стала бы еще одной классической неаполитанской песней. Я и больше скажу: она так же трогала бы сердца и древних римлян, и галлов. Но это всё так, к слову. А спрашиваю я, существует ли до сих пор Золотой песенный фонд? Или давным-давно растратили, проели, промотали? Скажите, когда последний раз в этот золотой ларец была брошена монета с нотами на одной стороне и словами на другой? А ведь было время, когда дня не проходило, чтобы эти песни хотя бы раз не звучали в мировом радиоэфире. Многие имена совершенно незаслуженно забыты, или память о них ютится где-то на самых дальних задворках массового сознания. И про очень многие произведения можно сказать то же. И я ничуть не удивлюсь, если еще одно-два поколения и эти песни, что вы сейчас вспомнили, тоже не канут в полное и окончательное забвение.

      – Нравится ли нам это или нет – нас не спрашивают. Одно уходит, другое приходит и, к сожалению, очень часто вне всякой зависимости от качества.

      – И будет ли кто опрашивать слушателей в последний год нашего века, какая песня последних ста лет лучшая? И уж вовсе молчу про лучшую песню Терравидения за его сколько-то там лет существования. А через десяток поколений будут ли Моцарт и Верди по-прежнему тем же, чем они пока еще являются для нас?

      – Если к тому времени человека не перестанет восхищать совершенство морской раковины, к примеру, или гармония небосвода, то будут, – сказала дама, глядя в ту даль, куда утекала Дордонь. – "Ne me quitte pas", сюжет этой песни хоть раз в жизни, да случается едва ли не с каждым. Поэтому она будет звучать вечно.

 

К оглавлению